гАрмон счастья, или Повесть о проснувшемся человеке - Рубен Тер-Абрамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жертву заманивают, кидая ей сладкие кусочки, которые она так вожделеет, что порождает в них уверенность, что так будет и дальше, и что они одержали очередную победу, которая наполняет жертву самодовольством. А потом, резко, ветер начинает дуть в другую сторону. И жертва, как наркоман, привыкший к ежедневной дозе, еще более страстно вожделея ежедневные подачки, становится мягким пластилином, из которого можно лепить что угодно, лишь бы он этого не замечал, что обеспечивается игрой на внешнем уровне, на его достоинстве, в которое он свято верит, не замечая обратного. Впрочем, жертва обычно ничего и не замечает, тем боле, если время от времени получает подачки. А самое главное, после того, как жертва попала в капкан, его восприятием и мыслями, полностью управляет его превосходительство похоть, чьими эффективными агентами, сами того не понимая, и считая, что желание управлять идет от их природного превосходства, и являются данные представительницы прекрасного пола.
У Кати, уже примерно сложилась картина дальнейшей стратегии в отношении Федора. – Им легко будет вертеть – с самодовольной внутренней улыбкой, относящейся к мыслям о ее очередной победе за счет собственного понимания мужской психологии, подумала она.
Выйдя из лифта, они прошли до дверей в приемную, откуда начиналось новое владение Бабочкова.
– Сюда, пожалуйста – Катя распахнула дверь в просторный и светлый кабинет.
Федор торопливо проскользнул в него и, с великой радостью, в которую еще, как чувствовалось, он верит не до конца, начал рассматривать свое владение. – По сравнению с тем, что я вижу, кабинет Палыча выглядит жалкой каморкой – гордо подумал Бабочков – Вот бы он сейчас увидел меня в нем.
Кабинет был примерно такого же размера, как у Трчунова, если не больше, с резным штучным паркетом, со стенами цвета летнего неба в солнечный день, с огромными окнами во весь рост, откуда открывался вид на близлежащий парк, расположенными таким образом, что солнечные лучи сразу проникали в окно, стоило им только появится. В кабинете стоял огромный стол из орехового дерева с резными узорами, рядом со столом стояло удобное и большое кресло, по стенам были развешены оригинальные картины в авангардном стиле. В углу он заметил дверь, ведущую в его личную комнату отдыха, неподалеку от которой стоял мягкий диван и два кресла. Федор радостный плюхнулся на диван, жадно оглядывая свое новое владение.
– Что-нибудь желаете, Федор Иванович? – прервала его Катя.
– Нет, Катенька, спасибо, я пожалуй чуть-чуть просто посижу тут, а потом, пойду, пройдусь – ответил Бабочков, затем, задумавшись, продолжил важным тоном – Такой вопрос, можно Михаила как-то найти?
– Секунду, Федор Иванович, я вызову его к вам.
– Вызову… – подумал Бабочков – как приятно это ощущать… теперь вызываю я, а не меня… мне это очень нравится, только не закончилось бы это быстро.
В кабинет развязной походкой вошел Михаил.
– Вызывали? – заговорщически улыбнулся он и уселся в кресло рядом с Бабочковым.
– Да, Михаил… насчет текущих дел – пробормотал Федор неуверенно. Ему было очень непривычно ощущать себя руководителем, но при этом он хотел показать, что вот он!!! Его начальник!!! – я думаю, что мы можем обсудить их дня через три, тогда, когда я приступлю к работе, а до этого, будьте добры, подготовьте, пожалуйста, все документы – сказал он тоном, которым с ним обычно разговаривал Палыч.
Михаил отлично понимал, вернее, думал, что понимал, к какому типу людей относится Бабочков и что в нем сейчас происходит. – Работяга – думал он – которого, всегда подавляли, и, вдруг, он получил кусочек власти, который он своим воображением уже развернул до неимоверности. А теперь, он уже рвется в бой, подсознательно желая отыграться на других, утвердится за счет этого. Он страстно желает подавлять сам, ему кажется, что за счет этого, он приобретет уважение в этом гребанном обществе, только вот не знает как подступится. А все происходит опять же по тому же самому вечному сценарию… пешки мнят себя королями, не видя насколько они становятся управляемы кукловодом, управляемы из-за своей слепоты, нагнанной на их глаза его превосходительством страхом, выраженным в желании подавлять, г-жой жадностью и алчностью и его величеством жалостью к себе, надевшей маску называемой тщеславием. А то, как это называют,…. как известно, что на заборе не напиши, он все равно останется забором.
Михаил сразу увидел бреши, которые можно использовать для своей выгоды. Долгие годы борьбы в бизнесе не сломили его, не сделали его рабом системы, но в то же время дали ему понимание всего того, что движет людьми в этой бессмысленной гонке за материальным, властью и ложным уважением к себе и самодовольством. Он отлично видел, что движет людьми и как на них воздействовать, что отложилось у него в четкой системе, которую он с успехом применял в работе и в жизни. Но, при этом, Михаил не замечал того же, в себе самом, также, как и другие, называя эти мерзкие проявления в себе разными красивыми словами, которые звучали сладко для его ушей. Подобно тому, если на маску надеть еще более изощренную маску, дающую ему иллюзию того, что он избавился от всего этого хлама, и что он сам управляет своей жизнью. Но, он забыл о природе желаний, которые всегда являются проекцией прошлого с косметикой на будущее. Ему всегда нравилось играть, во все, что попадалось под руку. А теперь вот жизнь попалась – как он любил выражаться. Почти во всех играх, он практически всегда побеждал. Преимущество его заключалось в том, что он смотрел на ситуации не из предложенного угла, а видел любую ситуацию в целом, глобально, как бы смотрел сверху и воспринимал все как увлекательную игру.
Но, Разбродов не видел в этом себя самого, и это было его уязвимым местом, сводящим к бессмысленности все остальное. Кроме того, он очень сильно был привязан к результату и оценке, к тому, что всегда уводит людей от полного ощущения настоящего момента, которое и есть жизнь, и, кроме того, снижает эффективность любых действий.
– Простите, Федор Иванович, а какие бумаги? – улыбнулся Михаил, зная, что вопрос загонит Бабочкова в тупик. Ему хотелось подвести Федора к тому, чтобы тот ощутил зависимость от него.
– Ну… ну, вы подготовьте, а я потом скажу, что мне еще необходимо – ответил Бабочков желая поскорее отвязаться – так как там насчет моего водителя?
– А с коллективом, сейчас, не желаете познакомиться?
– Нет, не сейчас, лучше сразу, когда приступлю к делам.
– Федор Иванович, не стесняйтесь меня, я сразу почувствовал к вам расположение и готов помочь вам во всем, в чем могу. Готов даже подсказать, как на и кого и в какой момент воздействовать. Вы, я знаю, отличный специалист, в своем деле, и, я уверен, что выведете наше дело на новые высоты. Но, чтобы избежать подводных камней, которые есть всегда и являются постоянными спутниками любого начала, я могу вам многое подсказать, и только из расположения к вам.
Михаил заметил по глазам Бабочкова, что тот попался в расставленные сети, и, через несколько дней, как бы невзначай, обратится к нему по этому вопросу, а дальше уже вопрос техники. Так же, он знал примерный ответ Федора, что весьма веселило его, для него начиналась новая игра.
– Спасибо Михаил – важно кивнул Бабочков, вошедший в новую роль – если мне потребуется, то непременно обращусь к вам, в чем сильно сомневаюсь. От вас требуется на данный момент передать дела, чем и займитесь. А теперь пригласите ко мне моего водителя.
– Хорошо, Федор Иванович, вот вам моя визитка, на ней номер, по которому вы можете напрямую со мной связаться в любое время дня и ночи. Если я вам потребуюсь до выхода на работу, я всегда готов. До свидания. Было приятно познакомится. Сейчас вышлю к вам водителя.
Михаил, иронично улыбаясь, вышел из кабинета, затворив за собой дверь.
Бабочков остался наедине с самим собой в своем новом владении. Он удобно развалился на диване, устремив взгляд в окно, вглядываясь в небо, взглядом счастливого человека, который всегда смотрит на мир с поднятой головой, не беспокоясь о камнях, которые могут ему попасться под ногами. – Забытое ощущение, так я себя ощущал в детстве, когда меня отправляли в деревню к бабушке. Там я был предоставлен самому себе и днями бегал один или с друзьями по лесу или горам. Было полное единение с природой, и никаких забот… а ведь… может мы сами и придумываем себе эти заботы? Ведь все мне тогда было нипочем, а все ощущения были гораздо сильнее. Но, будь я такой, какой есть в данный момент, на месте меня в то время, я бы обязательно придумал бы себе какие либо заботы… Почему так? Я ведь и не знаю себя… кто я? Может быть я знал ответ на этот вопрос в детстве, а потом забыл? Дима видимо не случайно задал мне этот вопрос…